Зураб Церетели: «К каждому дому должна прикасаться рука художника»

Мaсштaб этoй яркoй личнoсти нeвoзмoжнo пeрeoцeнить. В гoлoвe нe уклaдывaeтся, кaк oдин чeлoвeк сумeл стoлькo сдeлaть. 

Зурaб Цeрeтeли — aвтoр бoлee 5 тыс. прoизвeдeний живoписи, графики, скульптуры, монументально-декоративного искусства. На протяжении 20 лет Зураб Константинович руководит Российской академией художеств. Состоялся как художник, скульптор еще в советские времена. Он Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и двух Государственных премий. Народный художник СССР и РФ.

Зураб Церетели ответил на вопросы главного редактора «Мира новостей» Николая Кружилина.

- Как начинался ваш путь в искусстве?

- Отец мой был инженером-строителем, уважаемым в Грузии человеком. Он хотел, чтобы я тоже стал инженером. Но меня влекло другое. Помню, в детском саду нам выдавали цветные карандаши, рисование было моим самым любимым занятием.

Большое влияние на меня оказал дядя по материнской линии художник-живописец Георгий Нижарадзе. Видный такой был, красивый, спортивный мужчина. Когда шел по улице, женщины останавливались и смотрели ему вслед. Я думал: если стану художником, буду такой же красивый, как дядя, но не получилось.

К дяде Георгию постоянно приходили художники, беседовали, спорили. Я мало что из их разговоров понимал, но духом пропитывался. Дядя брал меня с собой на этюды, мы с ним ходили в зоопарк, ездили в деревню под Кутаиси к моей бабушке, и везде я рисовал, а дядя мои рисунки поправлял.

Когда вырос, поступил на факультет живописи Тбилисской академии художеств. Вообще, с Тбилиси, с Грузией у меня очень многое связано. Говорят же, что впечатления детства, юности — самые яркие. Грузию я хорошо изучил.

Когда работал главным художником Института истории, археологии и этнографии Академии наук Грузии, всю республику пешком обошел, обмерил, осмотрел все памятники, храмы, иконы, фрески. Это мне потом очень пригодилось, когда занимался храмом Христа Спасителя, фресковым искусством.

- Вы говорите, вас дядя в детстве учил рисовать. Наверное, поэтому вы, несмотря на колоссальную занятость, находите время для проведения мастер-классов для детей. Один я посмотрел в интернете. Вы его проводили в Париже для российских и французских детей. Вы вместе с ними рисовали подсолнухи…

- Это мое любимое растение, потому что оно яркое, солнечное, вселяет в людей оптимизм. Каждую неделю по пятницам, а иногда по субботам я провожу в Москве мастер-классы, в том числе для питомцев детдомов, детей-инвалидов. Приходят не только московские дети, но и из других регионов России приезжают и даже нередко из-за рубежа, например недавно были американские студенты. Мне доставляет радость общение с детьми, молодежью. И если могу чему-то их научить, я счастлив.

- В 1964 году вы впервые оказались во Франции, общались со многими выдающимися людьми. Расскажите, пожалуйста, об этих встречах.

- Нас с женой пригласили в Париж ее родственники — Андрониковы. Супруга была дочерью репрессированных, поэтому ее в последний момент не пустили. Но она настояла, чтобы я летел. Андрониковы меня встретили очень тепло, все показали, даже устроили встречу с де Голлем.

Прошло уже много времени, но я ту встречу до сих пор вспоминаю. Шарль де Голль — это была личность! Характер! Я очень старался передать этот сильный характер, когда работал над статуей де Голля. Она была установлена в Москве у гостиницы «Космос».

- Вы упомянули парижских родственников вашей супруги. Они, наверное, оказались во Франции на волне эмиграции.

- Да, конечно, эмигрировали. Когда они умерли, моя жена Инесса Александровна, принадлежавшая к княжескому роду Андрониковых-Андроникашвили (к сожалению, она тоже ушла от нас в 1998 году), оказалась единственной их наследницей. Андрониковы завещали нашей семье принадлежавший им особняк в центре Парижа.

Я приехал оформлять документы, об этом, разумеется, узнали в посольстве СССР. Пригласили меня на беседу и «ненавязчиво» объяснили, что если я вступлю в права наследства, то меня могут не пустить в Советский Союз и наша семья окажется разъединенной. Что было делать? Мы решили преподнести особняк в дар государству.

- В Париже вы встречались со знаменитыми художниками Пабло Пикассо и Марком Шагалом. Какое впечатление они на вас произвели, повлияли как-то на ваше творчество?

- Мне повезло оказаться в мастерской Пикассо, а с Шагалом мы встречались много раз. После этих встреч во мне произошел перелом. Тогда ведь, как известно, у нас господствовал соцреализм. Министерство культуры неусыпно следило, чтобы все художники и скульпторы работали в строгом соответствии с канонами соцреализма. Но в мастерской Пикассо я увидел совсем другой подход к искусству.

Пикассо время от времени делал перерывы в работе, выходил из мастерской, становился у зеркала и совершал движения, как тореадор, — отбегал от зеркала, потом вплотную приближался. Это помогало ему в процессе создания картины точнее передать пластику движения. И я тогда понял, что художник имеет право на свое видение искусства, должен полагаться на свои впечатления, даже на самое первое впечатление.

Пикассо и Шагал могли за считаные минуты создать картину — передать свое первое впечатление. Это важнейший фактор для художника. Идет от Леонардо да Винчи, Микеланджело. Пикассо и Шагал были не только талантливыми художниками, но и прекрасными скульпторами. И это меня тогда удивляло, ведь в СССР существовало строгое разграничение: если ты живописец, то только живописью и занимайся, а если скульптор, не вставай к мольберту.

А почему, собственно? Что за искусственные запреты? Тогда, в Париже, решил, что буду заниматься не только живописью, но и лепкой. И обещание, данное самому себе, исполнил.

- Но в те времена таких художников, как Шагал, у нас критиковали, говорили, что они занимаются не искусством для народа, а искусством ради самого искусства. Наверное, трудно было отстоять право на отступление от канона?

- Не то слово! Я это, что называется, на собственной шкуре испытал. Целый год трудился над дипломной работой. Она называлась «Песнь о Тбилиси». Я тогда находился под влиянием импрессионистов, и картина получилась не в традициях соцреализма. Перед защитой дипломные работы обязательно показывали комиссии. У нас был выездной президиум Академии художеств СССР. Приехал сам Владимир Серов, президент академии.

И вот экзаменаторы смотрят картины выпускников, приближаются ко мне. А мой педагог тем временем спешно прикрывает мою работу куском ткани — уже понял, какая будет реакция. Подходят экзаменаторы, поднимают ткань. Серов смотрит на картину и снимает меня с защиты диплома. Это был первый такой у нас случай. Позор для академии!

У меня тогда в жизни был сложный период. Я должен жениться, а меня снимают с защиты. Но тут судьба мне улыбнулась. Ко мне зашел друг, я его схватил: «Алик, будешь мне позировать?» Надел на него свитер, дал теннисную ракетку и принялся писать идеологически верную картину — портрет советского спортсмена. Две недели не выходили из мастерской. Поесть нам туда приносили. Но я успел! Получил пять с плюсом. И благополучно женился.

- Если перечислять все ваши произведения, звания, награды, наверное, целой газеты не хватит. Хотел бы остановиться на таком, может быть, главном аспекте вашего творчества, как монументалистика. Почему вы стали ею столь активно заниматься?

- В советский период ей придавали очень большое значение. Когда на курорте Пицунда начиналось крупное строительство, меня пригласили главным художником. Мне показали проекты новых высотных корпусов. Я посмотрел и добавил еще один этаж — в качестве смотровой площадки. Это понравилось.

Еще я пригласил группу художников и скульпторов. Мы около каждого корпуса создали свое художественное окружение. Рядом с корпусами установили декоративные стенки с мозаикой, скульптуры, стелы с копиями древнегрузинских каменных рельефов. Каждый курортный корпус получил свой художественный образ.

Кстати, в Пицунде у меня произошла встреча еще с одним выдающимся человеком. На госдаче отдыхал Косыгин с семьей. Мы познакомились и долгое время после этого общались. После Пицунды были другие города и государства. Все, что я делал в Бразилии, Португалии, во Франции, в Испании, США, других странах, было связано с монументальным искусством.

Для меня это было не только творческим вызовом, но и вопросом принципа. Я уверен, что к каждому дому обязательно должна прикасаться рука художника. Сейчас же, увы, дома все строят типовые, «сухие», рука художника к ним не прикасается. А должна прикасаться! Это мое кредо.

- В 1970-1980 годы вы были главным художником МИДа. Чем на этом посту занимались?

- Во времена СССР за рубежом строилось очень много объектов, причем большое значение придавалось не только архитектуре, но и художественному украшению зданий — внешнему виду, интерьерам. Меня отправляли в разные страны, например в Бразилию, Португалию, Америку, Сирию, Японию, чтобы я осуществлял синтез архитектуры и монументального искусства. В Нью-Йорке, например, сделал огромный витраж внутри здания нашего представительства.

- Раз уж речь зашла об Америке… Вы же подарили ей одну из своих самых впечатляющих скульптур, поистине монументальную «Слезу скорби» (высота — более 30 метров, вес — 170 тонн). Как родился замысел этого произведения?

- Я был в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года. Когда мы услышали взрывы, все побежали туда — множество людей. Это было ужасно! Не передать словами, можно только почувствовать. Мы все стояли и плакали. Вскоре родился образ — мир, расколовшийся на два мира — до и после теракта. Знак скорби — слеза, сбегающая вниз. На памятнике выгравированы более 3 тысяч имен погибших людей.

- Помимо живописи и ваяния вы ведь еще занимаетесь эмальерным искусством. Более того, вы совершили мировую сенсацию, создав объемную скульптуру из эмали. До вас ведь никто в мире этого не делал!

- Да, это правда. Раньше перегородчатая эмаль использовалась лишь при создании небольших произведений, например иконки какой-то, кольца. Мне же удалось создать монументальные эмалевые панно и объемную скульптуру из эмали, которая называется «Дворник».

Экспериментировать с эмалью я начал давно, еще в 1970-х. В конце концов мне удалось усовершенствовать технологию и расширить цветовую палитру перегородчатой эмали. Почему она мне нравится?

Вещи, созданные в этой технике, — это вещи на века. Должен вам сказать, что наносить эмаль на скульптуру очень сложно — высокие температуры, под 900-1000 градусов. На округлой поверхности пигменты могут растечься. Есть в этой работе масса тонкостей и секретов.

Мой «Дворник» из эмали — сравнительно небольшая скульптура, но я хочу сделать еще по-настоящему большую скульптуру Христа из эмали. Вот это, наверное, будет настоящая сенсация.

- Когда речь идет о такой сложной технологии, как отливка бронзы или эмаль, требуются искусные исполнители. Как вы решаете эту проблему?

- Когда я работал в Пицунде, позвонил в Москву, попросил прислать исполнителей по мозаике. Прислали 40 человек! Тогда были ФЗУ, ПТУ, техникумы, которые готовили высококвалифицированных рабочих самых различных специальностей. В армию даже парней не брали, давая им возможность как следует освоить профессию. Сейчас с такими кадрами большая проблема.

Ведь как, например, создается бронзовая статуя? Сначала делается металлический остов, скажем так, скелет, точки нагрузки определяются, потом идет отливка по форме тех объемов, рельефов, которые будут составлять скульптурное произведение. Затем это все соединяется. Для такой работы нужны искусные мастера — сварщики, токари, литейщики и т.д. А где их взять, когда их никто не готовит? Надо школу творческо-исполнительского искусства воссоздать. Это крик моей души!

- Нужна ведь и соответствующая производственная база…

- У нас есть литейный завод в Подмосковье. Но вообще-то и это тоже проблема. Раньше Союз художников имел очень хорошо развитую производственную базу. Когда настали рыночные времена, ею неразумно распорядились — все оказалось продано или перепрофилировано.

- Академия художеств занимается образованием?

- Художественное образование всегда было одной из главных задач Академии художеств. И сегодня наши академики — выдающиеся российские художники являются руководителями мастерских в художественных вузах.

Однако в связи с реорганизацией отраслевых академий остался еще ряд не до конца решенных вопросов. Тем не менее академия по-прежнему осуществляет методическое руководство художественным образованием, члены академии ведут профессорско-преподавательскую работу, являются членами государственных аттестационных комиссий по защите дипломных работ, проводят мастер-классы, организуют встречи учащихся и студентов с ведущими мастерами изобразительного искусства.

Кроме того, ведется серьезная работа по созданию учебно-методических пособий, касающихся техники масляной и монументальной живописи, композиции, построения перспективы, вопросов пластической анатомии, анатомического рисунка и др. Мы не теряем надежды, что уникальная академическая цепочка трехуровневого художественного образования, исторически сложившаяся с момента создания академии более двух с половиной веков назад, будет восстановлена.

- Недавно в Москве стало еще одной достопримечательностью больше. Идея, которую вы вынашивали сорок лет, наконец оказалась воплощена в бронзе.

- Да, верно! Я питаю большой интерес к отечественной истории и к ее главным действующим лицам. Аллея правителей России — 33 бюста верховных властителей, пока от Рюрика до Александра Керенского. Будут еще восемь бюстов государственных деятелей, которые правили страной в советские годы и правят во времена новой России. К концу года хочу закончить. Это мое послание молодым. Они должны знать, кто правил страной, в которой им жить.

Фото: Т.Чапалы,

ТАСС/С. Фадеичев,

РИА «НОВОСТИ»,

REX/FOTODOM,

TSERETELI.

RUАГЕНТСТВО ГОРОДСКИХ

НОВОСТЕЙ «МОСКВА»