Сергей Ястржембский: Надеюсь на Трампа

Сeргeй Ястржeмбский рaсскaзaл Sobesednik.ru o свoeй рaбoтe с Eльциным и Путиным, и o зaнятии дoкумeнтaльным кинo.

Oн был прeсс-сeкрeтaрeм Eльцинa. Сoвeтникoм Путинa. A тeпeрь – вoльный путeшeствeнник, фотограф и режиссер. На недавнем «Золотом орле» Сергей Ястржембский получил приз за лучший документальный фильм (о международной мафии, истребляющей африканских слонов ради бивней).

Однокашник Усманов и браконьеры

– «Кровавые бивни» – ваш второй фильм об Африке…

– Двадцать четвертый.

– Ваш второй фильм об Африке, награжденный «Золотым орлом».

– Строго говоря, он не только об Африке. Фильм охватывает почти 30 стран мира, и если в Африке совершаются преступления, их плодами пользуются в Китае. Но, конечно, африканские слоны в нем главные герои.

– Он произвел фурор на Московском кинофестивале. А в интернете можно посмотреть?

– Пока еще нет. Мы сейчас договариваемся о его прокате в России. Надеюсь, это получится. С телевидением хуже: оно у нас побаивается выступать против Китая, поэтому ведущие телеканалы вряд ли его возьмут.

– Политика вас и тут догоняет.

– Никуда от нее не денешься. Фильм-то абсолютно политический.

– Расследование потрясает прежде всего масштабом. Вы посетили 30 стран мира. Я не знаю ни такого документалиста, ни даже такой медиаимперии, которая может себе это позволить. Как вам удается?

– Мы не скрывали бюджет фильма, он превышает 1,1 млн долларов. Снимался три года благодаря помощи моих друзей, которые знакомы с тем, что я снимал до этого, и которым понравилась идея. Моя коллекция фильмов не состоялась бы без таких людей, как Александр Верховский (бизнесмен, член Совета Федерации от Сахалинской области. – Ред.), Сергей Чемезов, Михаил Прохоров, акционеры «Металлинвеста». Есть разные формы поддержки, я благодарен этим людям, хотя они очень далеки от кино.

– С Алишером Усмановым вы же учились на одном курсе в МГИМО?

– Да. Я как раз назвал акционеров «Металлинвеста».

– Вас не попрекали тем, что вы столько ресурсов и сил потратили на проблему, очень далекую от России, что вообще так тяготеете к Африке, в то время как у нас принято амурских тигров защищать?

– А я защищен от таких упреков. Фильм «Тигры и люди» у нас уже готов. Обязательно покажем его и по ТВ, и на фестивалях в Москве и Владивостоке. Мы защищаем амурского тигра точно так же, как и слонов. Вообще на протяжении последних лет много работали в Сибири – порядка 10 фильмов – и в этом году будем еще снимать.

– Вы страстный охотник, но снимаете фильмы о защите зверей. У некоторых это не складывается в общий пазл.

– Даже не у некоторых, а у многих. Люди оценивают это скорее эмоционально. Хотя именно настоящие охотники через какое-то время часто становятся ярыми защитниками дикой природы. Становиться в позицию «оставьте природу, как она есть, и вообще не вмешивайтесь» – это маниловщина, причем иногда опасная. Я принадлежу к числу трофейных охотников, а не мясных. Носителями рогов, клыков, за которыми я охочусь, являются, как правило, старые самцы непродуктивного возраста, часто выгнанные из стада. Они обречены, но большие деньги, которые мы платим за охоту, идут как раз на сохранение дикой природы – на зарплаты рейнджерам, технику для них, создание новых национальных парков. Важно и то, что люди в Африке, получая деньги от охотников, могут повысить свой уровень жизни, а значит, уменьшается и массовое браконьерство.

Ельцин

– В числе новомодных слов у нас появился термин «дауншифтинг»: человек бросает карьеру, высокое положение ради «жизни для себя». Вы ушли с госслужбы с ощущением «гора с плеч»?

– Нет. Это было погружение в другую действительность, новый вызов. Я начал работать в той профессии, в которой никогда не работал. Я говорю не про фотографию, где рука у меня уже была набита, а про документалистику: тут я начинал с абсолютного нуля. Сегодня имеем два «Золотых орла», массу других фестивальных призов, больше 60 наших фильмов прошло на ТВ, значит, с этим вызовом удалось справиться. Мне повезло: я всегда занимался любимым делом. Но в какой-то момент оно переставало меня заводить, давать адреналин, результаты, тогда я менял работу.

– Пресс-секретарь президента – это тоже было вашим любимым делом?

– Безусловно! Шикарное время моей жизни, полное вызовов, ежедневных, иногда ежечасных, иногда абсолютно непреодолимых! Очень люблю это время.

– Знаете, в кругу моих приятелей, когда мы собираемся на пьянку-гулянку, иногда произносится фраза: «Ну что, поработаем с документами»…

– …Знаю ее автора!

– Спасибо вам за крылатое выражение! С Борисом Николаевичем, как известно, были разные ситуации. Приходилось из них легко и элегантно выходить?

– Из каких-то ситуаций удавалось выходить, как вы говорите, элегантно. А из каких-то при всем моем старании и ухищрениях не было шансов выйти не то что элегантно, а вообще выйти. Например, в августе 98-го года за день до дефолта президент отдыхал на Валдае и был предусмотрен полет на вертолете в Великий Новгород. Подлетаем. Стоит толпа журналистов из кремлевского пула. Он интересуется у меня: «Ну, о чем сейчас будут спрашивать?» Говорю: «Только один вопрос: будет дефолт или нет?» – «И что бы вы на моем месте ответили?» – «На вашем месте сказал бы, что это дело не президента, а правительства». Вполне естественно, что президентская команда старается оберегать главу государства. По его реакции я понял, что он принял мой вариант ответа. Идем мимо этой толпы, звучит вопрос: «Борис Николаич! Дефолт-то будет?» Президент повернулся, поискал меня среди окружающих, посмотрел мне в глаза и сказал: «Нет, не будет». И пошел дальше. На следующий день был дефолт.

Поэтому вопрос об элегантности здесь не может стоять. Нашим делом было предостеречь его от каких-то опасностей, а он сам решал, воспользоваться этим или нет.

– При Ельцине вы были сверхпубличной фигурой, но продолжали работать и с Путиным, целых восемь лет. Мы видим, что это разные люди, но чем один от другого отличается в личном общении?

– Действительно, абсолютно разные люди, разное время и разные условия работы. Но мне и с одним, и с другим работалось очень комфортно. И тот и другой доверяли мне и оставляли широкое поле для самостоятельных действий. Конечно, внутри очерченного политического курса. Я мог сам выбирать разные варианты, в том числе занимаясь, например, освещением ситуации в Чечне в 2000–2004 годах, или вокруг ситуации с «Курском», или вокруг теракта на Дубровке. Как вы видите, работали мы не по самым спокойным темам: что-то удавалось, что-то нет. Сегодняшнюю ситуацию не сравнить с той, когда мне приходилось работать на этой поляне связей с общественностью.

На съемках «Кровавых бивней»
Фото: из личного архива

С Борисом Николаевичем внутреннее напряжение было постоянным, а расслабление наступало только в короткие минуты отдыха на охоте. С Владимиром Владимировичем я мог посоветоваться или просить поддержки, но это уже не был ежеминутный контакт.

Путин

– Путин, насколько я понимаю, не хотел вас отпускать?

– Говорят.

– Вы тоже только по слухам об этом знаете?

– (С улыбкой.) Я ответил.

– В последние годы работы в Кремле вы отвечали за взаимодействие с ЕС. На этом фронте Ельцин и Путин, такое ощущение, разнонаправленны. Ваши усилия по этому самому взаимодействию не пошли прахом?

– Путин с самого начала был настроен на очень тесное взаимодействие с Западом. Я участвовал в подготовке восьми саммитов, и у меня нет сомнений в его позитивном настрое. То, что сейчас эти отношения находятся в точке замерзания – это не выбор президента России. Произошла реакция на его действия в защиту национальных интересов, как он их понимает и как их понимает подавляющее большинство населения России. В Европе я вижу огромное количество людей, которые ждут, когда закончится этот период маразма и можно будет возобновить диалог и полноценное сотрудничество. В этом отношении много ожиданий от курса Трампа. Надеюсь, это поможет и Европе проснуться.

– Но он так лихо начал!

– Лихо!

– Все в шоке. Вы нет?

– Нет. Мне очень интересно наблюдать.

27 января 2017 года. С супругой Настей и «Золотым орлом»
Фото: Андрей Струнин / «Собеседник»

– В британской The Times про вас написали знаете как? «Прозападный человек в антизападной России». Вы с этим не согласны?

– (После паузы.) То, что я являюсь сторонником очень крепких отношений России и Запада – это факт. Я не вижу альтернативы для России.

– Вы занимали не только пост Дмитрия Пескова, но и пост Марии Захаровой: были спикером МИДа. Что-то подмечаете в работе преемников?

– Очень редко, только по лентам новостей в интернете. Времена, конечно, сильно изменились. Та лексика, которую использует нынешний директор департамента информации и печати МИДа, в наше время была абсолютно недопустима. Выражения, шутки… Но какие времена – такие и песни. Уверен, придет новая разрядка в отношениях с Западом, тогда опять поменяется язык спикеров.

– Тролльно-фейсбучной стилистикой дипломатия может добиться чего-то?

– С обеих сторон произошло огрубление публичного дипломатического языка. Все эти попытки задеть за живое ни к чему не приводят. У Шукшина есть замечательный рассказ «Срезал». Во всем этом какое-то детское удовлетворение на несколько минут: «О как я ему ответил!» А что от этого? Ничего. Меня этот язык не привлекает.

О семейных и дипломатических отношениях

– Леонид Млечин до сих пор вспоминает диппредставительство России в Словакии в 90-е годы, где молодой посол Сергей Ястржембский устроил теплый демократичный клуб. Вольные времена позволяли?

– Во-первых, мы действовали в очень благоприятных внутрироссийских и международных условиях. Была эпоха больших надежд, в том числе на то, что в России быстро установится демократия в полном смысле слова, что мы уйдем от страхов прошлого. Во-вторых, Словакия была только что родившимся государством, где всегда с большой симпатией относились к России. Определенное русофобство там, конечно, было, но этим грешили люди, которые очень быстро превратились из адептов социализма в адептов рынка и демократии, просто поменяв пиджак. И в-третьих, конечно, очень молодой состав посольства с дерзким 39-летним послом: в тот момент я был самым молодым послом России. Нам хотелось предстать перед словаками действительно новым демократическим государством, которое не должно вызывать опасений и страхов. И мне кажется, удалось.

– Говорят, когда Ельцин представил вас Гельмуту Колю как своего пресс-секретаря, Коль сказал: «А я о нем слышал. Он хорошо умеет обманывать журналистов». Вы часто обманывали журналистов?

– (С улыбкой.) Это была встреча в Завидово. Европа тогда хотела посмотреть, в каком состоянии Ельцин после операции на сердце. На эту фразу Борис Николаевич парировал: «Гельмут, он хорошо умеет ОБЪЯСНЯТЬ журналистам». Так что на ваш вопрос ответил президент, еще тогда. Опасность для любого пресс-секретаря – либо зарыться во вранье, на котором тебя рано или поздно поймают, либо скрыться за лукавой, но необходимой формулировкой no comment. В мире пресс-секретарей, особенно на высшем уровне, нет таких, которые говорили бы всю правду. Заметьте: я не сказал, что они говорят неправду, я сказал, что они говорят не всю правду.

– Бориса Николаевича многие обвиняют во всех смертных грехах. Как думаете, оправданно?

– Во-первых, во всем обвинять ушедших лидеров – не самая лучшая национальная игра в России. Иногда это оправданно, но пора бы уже научиться оценивать объективно не только императоров и великих князей. В других странах это удается делать. Крайности в оценках надо убирать, как и примеси сегодняшней моды и политических ветров. Во-вторых, если вы помните, Ельцин, уходя, сказал: «Простите меня». Значит, он прекрасно понимал, что далеко не все, что задумывал, удалось реализовать. Я с ним встречался фактически до самой его кончины, у него было это ощущение недоделанности. Но я не представляю себе ни одного лидера из тех, кого я видел в действии, который бы в тех условиях мог провести эту лодку так, чтобы ни на что не натолкнуться. Все знали, как ее вести в условиях советских пятилеток. А как в условиях рыночной экономики и развала социализма – никто тогда не знал. Многое делалось методом тыка, проб и ошибок.

– Если позовут обратно на госслужбу, пойдете?

– Никогда не говори «никогда», но в моей нынешней ипостаси я себя чувствую абсолютно комфортно.

– Вы сказали очень теплые слова о своей супруге на церемонии «Золотой орел». Она разделяет вашу страсть к путешествиям, и у вас, судя по всему, все гармонично?

– Ну… Гармония – это идеал, к которому нужно стремиться, но у нас много общего. Мы оба любим путешествовать, это правда: познакомились в Намибии, обожаем Италию, где проводим очень много времени. Настя прекрасно разбирается в искусстве. А вот когда начинается работа над материалом к фильму, тут как раз гармонии нет: бывают разные точки зрения. И она нередко побеждает: ее решения часто оказываются лучше моих.