Дочь Льва Дурова: «Он все в своей жизни делал наотмашь!»
Бoлee двуxсoт фильмoв зa плeчaми. И, кoнeчнo, мнoгиe из ниx сeйчaс, в дни нoвoгoдниx прaздникoв, снoвa пoкaжут. И не будет ощущения, что его – такого энергичного, полного жизни – уже с нами нет…
В конце минувшего года замечательному актеру Льву Дурову исполнилось бы 85 лет. О его не менее увлекательной жизни за кадром рассказывает продолжательница династии, актриса Театра на Малой Бронной Екатерина Дурова.
- Катя, с уходом отца часть спектаклей сняли?
- Сняли все спектакли, в которых он играл. Незаменимые есть! Не будут артисты вводиться в такие спектакли!
- Уже больше года прошло со дня его смерти. Для вас это много или мало?
- Для боли — мало. Она никуда не уходит, хотя, конечно, уже не такая безумная. А для осознания того, что это случилось и это навсегда, времени хватило. Все, за спиной никого нет, пусто. Ощущение не из приятных, но это естественная биография каждого из нас. Тем более что мне грех жаловаться: муж, дети, внуки…
- Лев Константинович видел своих правнуков?
- Всех. И Тимошу, нашего старшего, и Георгия, и Варвару. Младшую, Варьку, называл «подруга моя». (Смеется.) Говорил, если она плакала: «Давайте сюда подругу мою». Ему приносили, он что-то ей говорил, и Варя засыпала в секунду.
Он же умел моментально наладить контакт, разрядить ситуацию. Всякие слова знал волшебные, матерные в том числе. (Смеется.) И будучи больным, не переставал юморить. На этом и держался…
«НАД СМЕРТЬЮ ОН СМЕЯЛСЯ»
- Вы как-то сказали, что именно с отцом связаны пуповиной, а не с мамой…
- Уже в сознательном возрасте я просто в какой-то момент поняла, что мы с отцом одинаково реагируем на определенные события, любим одну и ту же еду, к людям относимся одинаково. Как-то все это было очень синхронно… Да что там говорить, я просто до ужаса папа! Сколько себя маленькой помню, все время была с ним.
Конечно, расспрашивала и об эвакуации, и о войне. Он, кстати, написал совершенно дивные рассказы, и, в частности, один про немецкого летчика. Отец и мне рассказывал: когда немцы сбрасывали зажигалки, все дети забирались на крыши и щипцами хватали эти зажигалки, зарывали их в ящике с песком или топили в бочке с водой. И вот однажды немецкие самолеты летели очень низко, а ребята сидели на крыше высокого военного госпиталя. И отец увидел лицо летчика, а тот даже вроде как помахал ему крыльями. Они отбомбились и летели пустые…
Прошло какое-то время, война закончилась, через Москву гнали пленных немцев. На Садовом были толпы народа. Отец, как и все мальчишки, сидел на заборе и наблюдал. И вдруг увидел этого летчика. А потом в Лефортове, где жила наша семья, пленные немцы восстанавливали разбитые дома, строили новые.
Однажды к ним в дверь постучался немец, попросил попить. И когда отец открыл, то узнал того самого летчика. Бабушка Валя пустила его, посадила за стол, отрезала от пайки кусок хлеба… Конечно, отец соединил несколько случаев и тут присутствует художественный вымысел. Но преподнес историю так, что в нее веришь свято.
Не зря же Гафт написал эпиграмму: «Артист, рассказчик, режиссер — как в нем талант неровно дышит. Он стал писать с недавних пор — наврет, поверит и запишет».
Отец и впрямь так талантливо рассказывал, что сам не мог в это не поверить. И при этом ему было свойственно более чем трезво подходить к каким-то событиям. Скажем, довольно спокойные, даже забавные отношения у него были со смертью. Одну из самых смешных своих новелл (очень жалею, что не записала ее) он как раз сочинил про собственные похороны. Когда нам читал, мы просто валились от смеха.
Начиналось с того, что он помер и народ пришел в Театр на Малой Бронной. А его там нет! Говорят: повезли в Школу современной пьесы». Народ туда. Опять нет. Потом в «Ленком», в Театр сатиры. И там нет, говорят: он уже на «Мосфильме». В общем, в конце концов потеряли, так и не нашли. (Смеется.) Это было гомерически смешно, просто до слез.
«ПО-НАСТОЯЩЕМУ ДРУЖИЛ С НИКУЛИНЫМ»
- Давайте вернемся в ваше детство. Ведь ваши школьные годы прошли в интернате. Не было обиды на родителей?
- Не было. Тогда так было принято: пятидневки, детские сады — все это было нормально. Ну если они оба работали, на кого и на что обижаться?
Я потом смеялась над родителями: «Ну конечно, вы решали судьбы русского театра, а меня в бурсу сдали, лишили детства». Отец, как ни странно, уже совсем перед смертью стал по этому поводу переживать. Я говорю: «Ты чего, серьезно?» — «Кать, мы не виноваты…» — «Что ты мне объясняешь ерунду какую-то? Ну куда было деваться, не было бабушек и дедушек». Какие обиды могут быть и на что?! Зато все лето было мое. Это и гастроли, и папины съемки…
- Значит, все-таки вы были закулисным ребенком?
- Конечно. Помню, отец играл главную роль в Театре им. Ленинского комсомола в спектакле «Что тот солдат, что этот» по Брехту. Это начало 60-х. Страшная была история — когда его расстреливали, он падал. А там такой холщевый задник…
Мне было года четыре, я с другой стороны проковыряла дырку. Вижу: он лежит якобы пристреленный. И я в эту дырку: «Па-а-апа! Па-а-апа!» У него тогда еще волосы были, так он рассказывал, что после этого они встали дыбом. Он не понял, что происходит, где я, откуда кричу…
А я же могла вылезти на сцену, могла палец засунуть в эту дырку — все что угодно могла сделать…
- С кем отец дружил в театре?
- Вообще, в театре папа дружил со всеми, он умел дружить. Но такая настоящая дружба — это с Юрием Никулиным. Они вместе снимались в фильме «Ко мне, Мухтар!», с тех пор началась их дружба. Потом папа очень любил цирк и часто водил меня.
Помню, как-то в Саратове совпали гастроли «Бронной» и Московского цирка, мы пошли на представление. У Юрия Владимировича был прекрасный номер, где из чемодана выскакивала дрессированная змейка. И все представление Никулин называл ее змейка Катя. Для меня это был такой восторг и счастье!..
Смешно, но Юрий Владимирович всю жизнь папу звал Мальчиком. Никулины жили в доме рядом с театром, только двор перейти. К ним в гости я обожала ходить. Только не помню, чтобы они приезжали к нам. Или, может, это случалось, когда я была в интернате.
«ПАПА ОБОЖАЛ БЫСТРУЮ ЕЗДУ»
- А когда папа приезжал в интернат, это была феерия?
- За мной обычно приезжала мама. А самый феерический приезд отца был, когда я поступила в ГИТИС и нас всех послали на картошку. Начало ноября, нас загнали под Волоколамск в какую-то деревню. Это был ужас — грязища, холодище, померзшая ботва… А папа приехал — привез нам водки и сарделек. Как-то сообразил, что нам там не очень хорошо. Это был такой праздник!
На костре жарили сардельки, выпивали. И он сидел с нами у костра, счастье было невозможное. Правда, недолго — все-таки за рулем.
- Скорость — его стихия?
- Он довольно поздно сел за руль, но оторвался по полной, наверстал все. Для папы это был драйв, он обожал быструю езду. Хотя чудовищно ездил. Просто все в своей жизни он делал наотмашь! Это было его жизненное кредо, он и в памяти таким остался — и у родных, и у тех, кто любил его роли…
- Я смотрю, у вас на пальце три обручальных кольца? Видимо, ваше, мамы и папы?
- Да, это был сон не сон, голос не голос… У мамы с папой кольца вообще появились только на 40-летие совместной жизни — мы подарили. Но родители их не носили, с молодости привычки не было. И мне в какой-то момент прямо стукнуло в голову, паника началась: надо найти их кольца и срочно надеть, а то как-то неправильно. С трудом нашла, и вот прижились.
Наверное, все это недаром, потому что папино кольцо мне однажды жизнь спасло. Когда строили дом, я случайно задела рукой электропровода. Ток попал прямо в папино кольцо, оно оплавилось, такая выщербина появилась. Я его не чиню, это как зарубка — отец, как всегда, помог…
Ирина Тульчинская.
Фото из архива Е. Дуровой.
FOTODOM.RU
